Чарльз ответил, что ему это было бы очень интересно и он с радостью примет приглашение. Перехватив взгляд золотистых глаз Вирджинии Кейтерхэм и ее теплую и странно-грустную улыбку, он подумал и о том, что было бы к тому же весьма любопытно провести целый день в ее доме.
— Так я вам тогда позвоню, хорошо? — спросил он.
— Да, конечно, — ответила она. — Пожалуйста. Больше всего на свете мне бы хотелось именно этого.
— Ну что, Чарльз, утро прошло с пользой? — поинтересовался Александр, жестом указывая ему место за столом; они усаживались обедать в маленькой столовой, окна которой располагались по фасадной стороне дома. Чарльз посмотрел на улицу: сразу же за окном, прямо от дома мягко разворачивалась панорама обширного парка, по которому бродили многочисленные овцы и олени, а чуть в отдалении под лучами осеннего солнца, как будто подернутого дымкой, ярко блестела речка Харт, медленная и ленивая.
— С пользой, и к тому же я получил большое удовольствие. Какое же тут прекрасное место! Вам очень посчастливилось, лорд Кейтерхэм.
— Да, действительно очень посчастливилось. Жить здесь, по-моему, — величайший подарок судьбы. Владеть Хартестом. Иметь возможность передать его потом моим детям. Все это стало уже частью меня самого. Хотя, может быть, это и звучит слишком выспренно.
— Прекрати, Александр, — вмешалась Вирджиния. — Это действительно звучит выспренно. Стоит только тебе заговорить о Хартесте, как ты мгновенно превращаешься в настоящего зануду. Знаешь, далеко не все разделяют твои восторги по поводу каких-то особых красот имения. Я иногда начинаю просто ревновать, — добавила она, обращаясь к Чарльзу. — Он любит этот дом куда сильнее, чем меня. Дом превратился для него в любовницу. И он постоянно отдает предпочтение ей, а не мне.
— Ну что за чепуха, Вирджиния, — весело возразил Александр, однако Чарльзу послышалась в его голосе и более серьезная нота. — Мои чувства к тебе и к Хартесту даже сравнивать нельзя. Я безоговорочно предпочитаю Хартест.
Он ослепительно улыбнулся ей, однако Вирджиния не ответила на его улыбку. Глаза у нее потемнели, взгляд был жесткий, рука, державшая бокал, напряглась.
— Знаю, — кивнула она. — Именно об этом я только что и говорила. Подлей-ка лучше мне вина, вместо того чтобы нести всю эту чепуху, Александр. Если бы твои мысли не были постоянно поглощены только домом, мог бы и сам заметить, что у меня пустой бокал. И у Чарльза, кстати, тоже.
— Извини, пожалуйста. Виноват.
Он поднялся и снова наполнил их бокалы; Чарльз обратил внимание на то, что бокал Вирджинии пустел очень быстро, и на протяжении обеда его пришлось наполнять заново еще трижды. Она овладела собой и, когда они доедали первое блюдо, уже снова весело смеялась; Александр же стал вдруг каким-то скованным и напряженным; оба говорили слишком много и как-то подчеркнуто. Да, в местных садах Эдема явно было не все благополучно.
После обеда Вирджиния сказала, что хочет прогулять собаку.
— Если вы еще не слишком соскучились по земельному праву, пойдемте вместе.
Они прошли к озеру; вокруг него вела тропинка, проложенная прямо через заросли высокого тростника; Вирджиния шла впереди, собака — не обязательный лабрадор, которого ожидал увидеть Чарльз, но потрясающе элегантная афганская борзая с длинной бежевой шелковистой шерстью — трусила рядом с ней. На Вирджинии были похожее на армейскую шинель пальто и резиновые сапоги, в которые она заправила брюки; выглядела она совсем как настоящая англичанка и здесь, посреди этого сельского пейзажа и болотистой грязи, казалась совершенно естественной.
— Какая у вас тут волшебная жизнь, — осторожно заметил Чарльз, пытаясь забросить какой-нибудь крючок, чтобы выудить ключ к разгадке: по каким причинам она так явно несчастлива.
— Да. — Ее голос с легкой хрипотцой звучал спокойно и почти самодовольно. — Действительно волшебная.
— Вы не скучаете по Штатам?
— Очень. Иногда. Не столько по Штатам, сколько по своей семье. Больше всего по брату.
— А чем он занимается?
— Работает в банке.
— А-а. А ваш отец?
— Он владелец банка.
— А-а.
— Я очень домашний человек, — проговорила она вдруг. — Люблю, чтобы меня окружали родные мне люди. У Александра нет родственников. Одна только мать, которая отказывается со мной встречаться.
— О господи! Почему?
— Потому что я американка. Пятнаю чистоту их рода. Я так думаю. Я делала массу попыток, несколько раз писала ей, даже послала цветы, когда в день нашей свадьбы она подарила мне фамильную тиару Кейтерхэмов; но все оказалось напрасно и ни к чему не привело.
— Вот глупая старуха! Ну ничего, скоро у вас появится своя собственная династия, и тогда уже вы будете устанавливать правила игры. И не будете больше одиноки.
— Да, — согласилась она. — Да, конечно. И довольно скоро.
Он почувствовал в ее голосе какое-то напряжение и сменил тему:
— А каким банком владеет ваш отец?
— «Прэгерс». Это инвестиционный банк. У него нет здесь отделения, поэтому вы о нем, наверное, ничего не слышали.
— Да, не слышал. Должно быть, он очень влиятельный человек, ваш отец?
— Даже слишком. Ему это не на пользу. — Она вдруг обернулась к Чарльзу и улыбнулась ему. — Мы устраиваем на Рождество бал. Почему бы вам не приехать?
— С удовольствием, — ответил он. — Спасибо.
Впоследствии, оглядываясь на этот момент, вспоминая, как она стояла там, в камышах, со слегка растрепавшимися от влажного воздуха темными волосами и на ее бледном лице отражались одновременно и задумчивость, и радость, вызванная его согласием, Чарльз понял, что именно в тот самый момент все и началось.