— Он не узнает. Обещаю тебе, что он ничего не узнает.
— А чем же, по его мнению, ты занимаешься здесь, в Лондоне, целыми неделями напролет?
— Тем же самым, чем обычно занимается в Лондоне целый день любая женщина. Хожу по магазинам. Встречаюсь с друзьями. Александр очень занят в имении, Чарльз. И по большей части предоставляет меня самой себе. Он не будет ни о чем расспрашивать. Честное слово. Пусть тебя это не волнует.
Время шло, и им, как и всем любовникам, стало хотеться как можно больше бывать друг с другом. Обеденных перерывов с их неизбежно скоротечными, оставляющими неудовлетворенность и какой-то осадок свиданиями им теперь уже было мало. Они стали периодически встречаться и по вечерам, а как-то раз Чарльз взял выходной, и они целый день провели в постели, ограничившись в обед сыром, виноградом и шампанским. Они слушали музыку, разговаривали. Чарльз в тот день мало что выяснил насчет ее семейной жизни, но узнал кое-что о ней самой: о том, как расстраивалась она в детстве из-за того, что не могла угодить отцу; о том, как любит Малыша; о том, как она была рада, когда сумела в конце концов найти себе занятие по душе; о ее подругах — «Тиффи тебе бы понравилась, она самый занятный человек в мире». Он тоже рассказывал ей о своем детстве, безмятежном и счастливом, прошедшем на волшебно прекрасном западном побережье Ирландии, где он рос вместе с братом и сестрой, любимой своей сестрой Фелицией, которая теперь стала монахиней и живет в монастыре в Корке; ему позволено было оставаться дома до тех пор, пока ему не исполнилось тринадцать, и только тогда его отправили в школу, и то в Дублин, а не в Англию, в Итон, как его брата. «Я был маминым любимцем, она умереть за меня была готова». Как и все, кто вырос в сельской местности, в детстве он играл с деревенскими ребятами, ездил верхом, ловил рыбу, лазал по деревьям. «Однажды я свалился с одного, тридцатифутового, и сломал руку, доктор сказал, мне еще повезло, что я не сломал шею, и с тех пор я не люблю высоту». Потом он изучал право в колледже Святой Троицы в Дублине, «это такое изумительное место, что невозможно свыкнуться с мыслью, что ты давно уже не там», а потом началось долгое, медленное, мучительное продвижение к тому, чтобы в конечном счете обзавестись собственной практикой. «Этого невозможно добиться, не имея на начальном этапе какого-нибудь постоянного независимого дохода, а мои доходы очень скромны».
— Как тебе повезло, — проговорила Вирджиния, — у тебя такая безоблачная жизнь, никаких проблем.
— Д-да… Пожалуй, да. А у тебя что, так много проблем?
— Очень, — ответила она, — но я учусь как-то жить с ними.
Ближе к весне Вирджинией овладела мысль провести с Чарльзом хотя бы несколько дней.
— Не бойся, я не собираюсь надоедать тебе и не стану уговаривать, чтобы мы вместе сбежали куда-нибудь насовсем. Но было бы и в самом деле славно, очень славно провести вдвоем несколько дней и ночей так, чтобы не нужно было ни о чем волноваться, смотреть постоянно на часы. Разве не так?
— Конечно так, но как это сделать? Подумай сама, это же совершенно нереально.
— На Пасху я собираюсь поехать навестить маму. Я могла бы вернуться назад на два дня раньше. Или улететь туда на два дня позднее.
— Вирджиния, дорогая ты моя, это же страшно рискованно.
— Не очень. Александр уедет к этой старой ведьме, своей матери. Он ничего не будет знать. Что ты об этом думаешь? Мне кажется, эта идея должна тебе понравиться, обязательно должна.
— Разумеется, она мне нравится, но я боюсь. За тебя, но и за себя тоже. Представь, что Александр все узнает. Ты только представь.
— Не узнает. Ничего он не узнает. А потом… у него нет собственнических инстинктов. Честное слово. Ну, Чарльз, давай попробуем. Пожалуйста.
— Ладно. Постараюсь что-нибудь придумать. Но в Фулхэме мы эти два дня проводить не будем. Хорошо?
— Договорились.
В конце концов он вспомнил о том коттедже, что стоял на самой границе имения его отца.
— Никто туда никогда не заходит. Он стоит прямо у моря. Примерно в двух милях от дома. Мы могли бы пожить там.
— Прекрасно.
— Не очень. Там холодно, сыро и нет электричества. Воду надо качать из колодца вручную. Придется топить печь, а освещение там только от масляной лампы. Кровать неровная, и я уверен, что в доме наверняка водятся мыши.
Вирджиния поцеловала его:
— По-моему, ты просто пытаешься меня отговорить.
— Совершенно верно.
— Ну так считай, что ничего у тебя не вышло. Ты потерпел позорнейшее поражение. Мы едем. И будем трахаться, и трахаться, и трахаться целых два дня подряд. А потом я улечу в Нью-Йорк, схожу на Пасху с мамой в церковь и замолю все свои грехи.
— Тебе-то хорошо, — ответил Чарльз. — А я католик, мне за это придется вечно жариться в аду.
— Но я буду того стоить. Обещаю.
— Думаю, что да, — улыбнулся он. — Ну что ж, не забудь прихватить для меня пасхальное яичко. А иначе я не поеду.
— Не забуду.
Они встретились в аэропорту Корка и двинулись дальше на старенькой машине, которую Чарльз взял напрокат.
— Спаси меня Бог, если нас увидит кто-нибудь из тех, кого я знаю. Мама меня просто убьет.
— За что? За то, что привез сюда замужнюю женщину?
— Нет, за то, что не заехал самым первым делом к ней.
— А-а.
Коттедж оказался каменным и совсем крошечным; добрались они туда уже к самому вечеру, и в доме стоял жуткий холод. Чарльз заранее запасся дровами, углем, продуктами и вином.
— А ты что прихватила с собой?
— Только саму себя.