— Зачем тебе это?
— Просто хочу знать.
— Вот как!
— Извини. Я понимаю, что это очень личный вопрос.
— Да.
— «Да», что личный, или «да», что ты девственница?
— И то и другое.
— Я так и думал, — сказал он. — Послушай… это никак одно с другим не связано. Но ты бы не согласилась выйти за меня замуж?
Вирджиния, 1960
Венчание было намечено на апрель следующего года и должно было происходить в Нью-Йорке. Бетси и Фред и уговаривали, и умоляли Вирджинию, чтобы свадьба состоялась на Лонг-Айленде, но Вирджиния категорически отказалась. Она не стала объяснять причину, на самом деле заключавшуюся в том, что если бы свадьба и вправду происходила там, где хотели родители, то, несмотря ни на какие старания и усилия, она обречена была бы оказаться точной копией свадьбы Малыша и Мэри Роуз. Если бы это было возможно, Вирджиния вообще предпочла бы ограничиться тихой гражданской церемонией регистрации брака или же сбежала бы венчаться в Англию, но Александр заявил, что все графини в его роду выходили замуж с родительского благословения и устраивали соответствующие их положению свадьбы. Похоже, он не вполне сознавал всю странность того, что на свадебных торжествах не будет его собственной матери.
Александр оказался поразительно внимательным и предусмотрительным женихом; он настоял на том, что должен поговорить с ее отцом, и на том, что с ее матерью они поговорят вместе; он согласился с настояниями Бетси, что предварительно надо провести помолвку, а это означало, что ему придется лишний раз приезжать в Нью-Йорк после того, как он ненадолго съездит домой, чтобы сделать там все необходимое; он обаял и очаровал всю бесчисленную родню Прэгеров; он сводил Вирджинию в магазины Ван Клифа и Арпеля, чтобы подобрать обручальное кольцо («Только ничего кричащего и аляповатого, — заявила она, — ничего похожего на то, как у Мэри Роуз»; в результате, в соответствии с ее довольно-таки путаными описаниями, были специально изготовлены кольца, на которых по бокам от цепочки некрупных бриллиантов шел ряд более мелких рубинов, а снаружи все это замыкал ряд еще более мелких сапфиров); и он принял все пожелания Бетси и Фреда относительно того, как должна проходить сама свадьба (венчание в церкви Святого Иоанна, а потом обед на четыреста гостей в доме на 80-й Восточной, где специально ради этого над лужайкой, прилегающей к оранжерее, предстояло установить большой тент).
В список приглашенных Александр внес со своей стороны всего несколько имен: от его родительской семьи не было никого (как объяснил Александр, тщательно подбирая при этом слова, он был единственным ребенком в семье; отец его уже умер, а мать была женщиной со странностями, довольно слаба здоровьем и фактически вела отшельнический образ жизни); он пригласил лишь пожилую незамужнюю тетку, овдовевшего крестного отца и десятка два наиболее близких своих знакомых с их мужьями или женами.
— Надо ограничиться этим, иначе придется заказывать специальные самолеты и везти сюда всю Англию, — объяснил он Вирджинии. — Когда мы вернемся домой, я хочу устроить огромный прием, даже два: один в Лондоне, а другой в Хартесте, чтобы со всеми тебя познакомить; а кроме того, придется устроить праздник и для всех работников имения. Так что лучше подождать, пока будем дома.
Вирджиния, слегка удивленная всем этим и особенно тем, что на свадьбе не будет его матери, согласилась; она была слишком влюблена и счастлива, чтобы досаждать ему расспросами и вытягивать из него подробности. Но все-таки спросила:
— А может быть, мне стоит еще до свадьбы съездить в Англию? Посмотреть Хартест, познакомиться с твоей матерью? Честно говоря, так бы я себя гораздо лучше чувствовала.
— Не надо, — ответил он, целуя ее. — Я хочу, чтобы ты приехала туда как моя жена, как графиня Кейтерхэм и хозяйка дома. Я хочу, чтобы все было сделано наилучшим образом. Наилучшим и для тебя, и для меня.
— Ну что ж, — сказала она, тоже целуя его в ответ, — слова о хозяйке дома звучат утешительно. Но, Александр, если твоя мать не хочет приезжать на свадьбу, мне следовало бы самой съездить и познакомиться с ней. Еще до свадьбы. По-моему, нехорошо, если она увидит меня уже после того, как мы поженимся. Вряд ли ей это понравится.
— Вирджиния, позволь мне самому судить о поведении моей матери, — произнес Александр, и она впервые увидела, каким холодным может быть выражение его глаз. — Она очень трудный и очень замкнутый человек. Не любит людей. И совсем не выносит большие их скопления. Должен признаться, что сейчас она выражает некоторое… неприятие самой мысли о моей женитьбе.
— Неприятие? Но, Александр, почему? — Счастливое состояние Вирджинии впервые омрачилось облачком беспокойства. — Ты мне можешь это как-то объяснить? И тебе не кажется, что если бы я познакомилась с ней, приложила бы для этого усилия, то ее предубежденность могла бы уменьшиться?
— Нет, не кажется, — возразил Александр. — Извини, дорогая, но уж в этом я прошу тебя полагаться на меня.
То впечатление, которое произвел на нее Хартест-хаус, когда она в первый раз увидела его, осталось у Вирджинии на всю жизнь. Александр, вернувшись из Англии, привез специально для нее толстенную пачку фотографий, и она молча, с благоговейным трепетом просмотрела их; на всех снимках изображен был огромный дом, даже не дом, а великолепный дворец, элегантно возвышающийся на фоне многочисленных холмов, щедро украшающих собой уилтширский пейзаж.
— Адам говорил, что старался передать его архитектурой ощущение движения, — сказал Александр, — создать такое впечатление, будто это волны, то вздымающиеся, то падающие вниз. Мне, например, кажется, что Хартест не просто движется, а словно парит.