Если Малыш действительно больше шести футов ростом и такой здоровый, как говорил Александр, подумала Энджи, то вряд ли ему это может нравиться; однако вслух она этого не сказала. Для Вирджинии Малыш явно был темой, не подлежащей критическим замечаниям.
— Так, значит, Малыш считал, что вам надо снова начать работать?
— Да. Я рассказывала ему о том, что дни в Хартесте тянутся так долго и что мне надо туда возвращаться, а я не знаю, смогу ли, потому что боюсь снова впасть в депрессию. И тогда Малыш сказал, что на работе дни покажутся намного короче. Он был, в общем-то, прав, я действительно скучала по своей прежней работе, чувствовала себя одинокой, ужасно одинокой, а те англичане, с которыми я познакомилась — соседи, старые друзья Александра, — были приятными людьми, но меня к ним как-то не тянуло. Я только подумала, что Александр будет очень против того, чтобы я работала. В общем, я ему позвонила, страшно долго с ним разговаривала и почувствовала, что эта идея ему не нравится, совсем не нравится, но он отреагировал потрясающе. Просто потрясающе. Я ему рассказала, что боюсь возвращаться назад, что хотела бы снова начать работать дизайнером, и он ответил, что конечно, если я этого действительно хочу, мы можем об этом подумать. Сказал, что его всегда тревожило, что я там одна и мне скучно; что вполне понимает, почему мне трудно подружиться с живущими там людьми; но его беспокоит, что будет с Шарлоттой. Не заброшу ли я ее окончательно. Я пообещала, что этого не произойдет и что к тому же у нее есть Няня, а он ответил, что поговорит с Няней, и в самом деле поговорил, и она, великое ей спасибо, сказала, что считает мою мысль пойти работать очень удачной. Она здесь мой самый лучший друг, Энджи; она и ты. Вот так вот все и решилось. И я вдруг почувствовала в себе смелость вернуться. Но, боюсь, Александру все-таки не нравится, что я работаю. А еще больше — что его дочь воспитывает нянька, а не мать. Поначалу мы думали, что по воскресеньям Шарлотта и Няня будут уезжать вместе со мной в Лондон, но с течением времени они все чаще и чаще предпочитали оставаться в Хартесте. Конечно, деревенский воздух для детей полезнее, верно ведь? И Александр тоже рад, что его дочь растет в доме, который он так любит. Но ему все равно не нравится, что я работаю, — хотя, с другой стороны, он очень боится и того, что может произойти, если я перестану работать. И я сама тоже этого боюсь. О господи, ты только посмотри, сколько уже времени! Энджи, извини меня, я бы отвезла тебя домой, но боюсь, я слишком много выпила. Я тебе вызову такси.
— Не говорите глупостей, — ответила Энджи. — Мы так хорошо поговорили. И никакое такси мне не нужно. Мы встречаемся с М. Визерли в «Карлтон-тауэрс», и я с удовольствием прогуляюсь пешком. Честное слово.
Медленно идя по Слоан-стрит, Энджи думала о том, как странно, что Вирджиния, такая богатая и благополучная, лучшими своими подругами называет двух женщин, предельно далеких от нее и по возрасту, и по социальному положению.
По мере того как шло время, Энджи стала замечать в Вирджинии все больше перемен. Она казалась все более уверенной в себе, все более счастливой; Энджи объясняла это ширившейся известностью Вирджинии и ее деловыми удачами; после успеха с оформлением той гостиницы, которую они делали для М. Визерли, заказы к ним стали приходить почти каждый день, и они даже всерьез обсуждали, не взять ли им кого-то третьего, чтобы справиться с растущим объемом работы (предложение, на которое Энджи отреагировала наполовину с удовлетворением, наполовину — с внутренним сопротивлением); но тут однажды, в самой середине августа, Вирджиния как-то сильно опоздала утром на работу, а когда пришла, то была очень бледная и заявила Энджи, что почти наверняка беременна.
— У меня задержка уже больше чем три недели, а сегодня утром меня тошнило, — с гордостью произнесла она.
— Ой, Вирджиния, как здорово! — воскликнула Энджи, и это прозвучало немного неловко. За свою жизнь она еще не имела возможности научиться поздравлять людей с предстоящим появлением ребенка. — А как вы себя чувствуете? Ой, что я, дура, спрашиваю, ведь вам же было плохо! Садитесь, я вам принесу воды. А может быть, еще чего-нибудь?
— Ты просто ангел, Энджи. Сделай мне травяной чай, хорошо? Пожалуй, ромашку. Чувствую я себя не так уж скверно. Ничего. Я пока еще не имею окончательного подтверждения, то есть я не сдавала пока никаких анализов, но думаю, что это мне и не нужно. Вчера я была у своего гинеколога, я к нему ездила, а вовсе не к этой кошмарной леди Туайнэм. Вечером позвонила маме, чтобы рассказать ей, и она мне сказала, что Мэри Роуз тоже ждет ребенка. Странно, правда?
— Действительно, — согласилась Энджи.
— У нее беременность примерно на месяц больше моей. Я страшно рада. У меня в последнее время стало складываться впечатление, что Малыш… ну, что их брак угнетает его. Но мама говорит, что он сейчас просто на седьмом небе. Так что слава богу.
— А… а Александр как отреагировал?
— Я ему тоже сказала только вчера вечером. Он весь трепещет в ожидании. И уже молит Бога, разумеется, чтобы это был мальчик.
— Ну конечно. На этот раз так и будет, я уверена.
— Будем надеяться.
— Будем надеяться, что на этот раз все пройдет хорошо, — проговорила Энджи.
— Да.
— По-моему, Вирджиния, вы очень смелая женщина.
— Ну, должен же у Хартеста быть наследник. Конечно, я волнуюсь, но думаю, что на этот раз мне все удастся лучше. Я много читала о естественных родах и полагаю, что это как раз то, что мне нужно.
— По-моему, это очень здорово, — повторила Энджи, — и давайте я вам помогу всем, чем только смогу. Может быть, нам действительно взять сейчас кого-то третьего — но только с условием, что ее положение будет не выше моего, — с усмешкой добавила она.