Малыш, обладавший уже отточенным мастерством, давал советы своим клиентам, какие акции покупать, какие продавать, и многие фирмы, пользовавшиеся в то лето его услугами, заработали на этом очень хорошие деньги. Клемент Дадли основал новую компанию, которая стала выпускать книги и журналы только для тех, кому еще не исполнилось двадцать пять лет; в разговоре с Малышом он оценил успех этого начинания, окрещенного им «Апбит», как «сто один процент», а самый первый номер основного журнала — «Поп», еженедельника, посвященного музыке и моде, — мгновенно разошелся полностью. Группа, издающая местные газеты на Юге, утроила размеры своих первоначальных капиталовложений; небольшая телевизионная компания, испытывавшая затруднения с финансированием, последовав рекомендациям Малыша, учетверила число своих клиентов. Как-то вечером, ужиная с председателем правления «Глочестер букс», весьма известного и уважаемого издательства, специализирующегося на выпуске академически подготовленных и великолепно оформленных книг по искусству, Фред III узнал от него, что Малыш руководил финансированием нового начинания «Глочестера», несколько более коммерциализированного, чем те, какими обычно занималось это издательство в прошлом — а именно изданием книг по искусству, предназначенных специально для школ, — причем использовал акции издательства для финансирования части стоимости этого проекта; услышав об этом, Фред III впервые испытал непривычное для себя ощущение — он как будто понежился немного в лучах славы сына, — и ощущение это показалось ему очень приятным.
Обычно, когда Фред бывал чем-либо доволен или чем-то гордился, Малыш узнавал об этом от матери. На сей раз Фред снова с уверенностью и даже оптимизмом говорил о своей предстоящей отставке и о том, что ему надо уходить из «Прэгерса».
Рассказывая обо всем этом Энджи вечером в постели, после восхитительнейшего секса, Малыш вдруг с восторгом ощутил, что ему по силам абсолютно все.
В августе Энджи вызвали в Англию. Умирал мистер Викс; его наконец-то положили в больницу, у него открылось кровотечение в обоих легких, и врач говорил, что будет чудом, если он протянет еще два дня. Он протянул целых три; вцепившись Энджи в руку тонкими, трясущимися пальцами, он сказал ей, что протянул бы и три месяца ради того, чтобы иметь возможность попрощаться с ней. Энджи сидела, держа миссис Викс за руку, смотрела, как он сравнительно безболезненно уходит из жизни, и вспоминала, сколько раз он покрывал и защищал ее, когда мать за что-нибудь на нее сердилась; как, посмеиваясь, говорил ей, что от нее никогда не знаешь, чего ждать; как прикалывал ее фотографии на стенку вокруг всего камина и никогда не разрешал миссис Викс снимать их; на глаза ее набежали слезы, и она так и не увидела того момента, когда его голова вдруг бессильно упала набок.
— Умер, — без всяких эмоций проговорила миссис Викс, вытягивая руку из ладони Энджи и подавая ей довольно грязный носовой платок. — Держи, девочка, продуй нос, у тебя кошмарный вид, такая сопля на носу болтается, слава богу, что он тебя не видит, а то с каким бы воспоминанием он ушел на тот свет. — И тут она сама разрыдалась, а Энджи сидела, обнимая ее, вдыхала хорошо знакомый запах сигарет, дешевого лака для волос и еще более дешевых духов и думала, что же теперь будет с ее бабкой.
Похороны прошли шумно и даже довольно весело; когда потом Энджи рассказывала о них Малышу, то в ее описании эти похороны показались ему куда более жизнерадостными, чем большая часть так называемых праздников, которые устраивала Мэри Роуз. Все друзья покойного мистера Викса по пивнушке «Флаг и ягненок» сложились и организовали поминки; Энджи предложила миссис Викс нанять духовой оркестр, который мог бы идти за катафалком. Миссис Викс вначале категорически запротестовала, а потом внезапно сдалась и сказала, что да, так может оказаться немного веселее, да и мистер Викс больше всего любил, из всей музыки, именно духовые оркестры. Джонни и Ди прислали венок, выдающийся даже по стандартам Бермондси (здесь Энджи пришлось объяснить Малышу, что похороны считались в Бермондси особым событием и расходы на них были обычно совершенно непропорциональны доходам семьи), одни только буквы на ленте в слове «ДЕДУ» были высотой в двенадцать дюймов; венок этот закрепили вертикально на крышке гроба; миссис Викс была этим очень глубоко тронута и потом говорила Джонни, что, стоя в церкви рядом с гробом, она чувствовала себя совсем как королева. Джонни и Ди сняли во «Флаге и ягненке» лучший зал и устроили шикарный обед с пивом, которое разливали здесь же прямо из бочек; Ди заявила миссис Викс, что пусть та ни о чем не волнуется, что это ее отец прислал на все чек, передав на словах, что поскольку сам он не может быть на похоронах, ибо власти не склонны оказать ему гостеприимство, то этот чек — самое малое, что он может сделать.
В церковь пришло не меньше двухсот человек, и примерно сотня из них отправилась потом во «Флаг и ягненок»; после обеда и очень хорошей речи, которую произнес капитан команды по игре в дартс, заявивший: «Я уверен, что даже уже сейчас, пока мы его тут оплакиваем, старина Альфред обставляет там всех вчистую», — все начали пить по-настоящему, а потом снова заиграл духовой оркестр, и когда в перерыве между его выступлениями все освежились пивком, Джек Хастингс, который сидел вместе с мистером Виксом в окопах («Это еще в Первую мировую войну, представляешь себе, и до сих пор жив!» — рассказывала Энджи), уселся за пианино, и все вдохновенно спели хором «Типперери» и «Покажи мне дорогу домой»; самые последние из скорбящих разошлись уже после одиннадцати часов, оставив миссис Викс раскрасневшуюся, всю в слезах и необыкновенно счастливую. Джонни, Ди и Энджи отвезли ее домой, уложили спать, а потом уселись на первом этаже ее маленького домика, возле горящего камина, на том самом месте, где столько лет просидел мистер Викс, и стали негромко обсуждать, что теперь делать с ней дальше.