Злые игры. Книга 1 - Страница 97

— Мне так жаль, что ты сейчас не здесь, — проговорила Шарлотта. В голосе ее вдруг зазвучала тоска.

— Ну, дорогая, я бы и была там. Если бы знала, что ты не уехала.

— Но теперь же ты это знаешь. А мне здесь так одиноко…

— Бедняжка. Шарлотта, а как быть с Максом?

— А как с ним быть?

— Ну, ему ведь тоже надо сказать. Ты с папой об этом не говорила?

— Нет. Нет, не говорила. Но с ним ведь совсем другое дело, верно? Я хочу сказать, что, конечно, о нас ему надо рассказать. Но у него-то не совсем такое же положение. С ним ведь иначе.

— Но почему же иначе? — Вирджиния была явно удивлена. — Точно так же.

— Мамочка, совсем не так. Как может быть так же?

— Шарлотта, что ты хочешь сказать?

— Ну… Макс ведь папин. Так что ему-то не так трудно будет справиться. С этой новостью. Я вот о чем.

В трубке наступила долгая тишина. Потом Вирджиния проговорила:

— Шарлотта, думаю, что я все-таки приеду сегодня. Мой «гольф» здесь, так что я доеду сама. Часам к десяти я буду.

— Ой, мамочка, спасибо тебе! Это просто чудесно.

К десяти, как она обещала, Вирджиния не приехала. Не было ее и к одиннадцати. Вскоре после двенадцати появилась полиция. На шоссе М4, сразу же за поворотом на Марлоу, произошла катастрофа. От машины Вирджинии осталась только груда обломков. Сама она умерла почти сразу же после того, как ее привезли в больницу.

Глава 13

Малыш, 1980

Малыш стоял в церкви Хартеста, уставившись на гроб, в котором лежала Вирджиния, и вспоминал сестру; к глазам его подступали готовые вот-вот хлынуть слезы, но он не осмеливался дать им волю. Он вспоминал сейчас не ту Вирджинию, что была восхитительной, обаятельной и преуспевающей графиней Кейтерхэм; и не ту очаровательную девушку, что шла когда-то по центральному проходу церкви навстречу ему и Александру в белом, усыпанном розами платье; не Вирджинию, готовую разрыдаться, преисполненную раскаяния, ту, что тогда выдала его и Энджи отцу; не мать наделенной ярким умом и блестящими способностями дочери, которая теперь лишала его собственного сына того, что должно было принадлежать ему по праву рождения; не легко уязвимую и ранимую женщину, бог ведает по какой причине превратившуюся в алкоголичку; и не ту Вирджинию, что чуть не потеряла от горя рассудок, когда умер ее младенец-сын. Он вспоминал не грациозную, весело хохочущую Вирджинию, неизменную партнершу отца в их ритуальном танце; и не гарвардскую достопримечательность — недотрогу, возмущенно протестовавшую, когда ее называли Пресвятой, за девственность которой поднимали тосты в студенческих компаниях. Нет, перед его мысленным взором была сейчас совсем другая Вирджиния: маленькая, пухленькая, слегка неуверенная в себе девчушка со спутанными локонами темных волос и покорным, безропотным взглядом золотисто-коричневых глаз, которая постоянно попадалась на чем-то и вечно влипала в неприятности, в то время как сам он, Малыш, совершая такие же проступки, никогда не попадался и жил вольно и свободно.

И вот теперь она лежала мертвая, неподвижная, навсегда ушедшая от него, от детей, от мужа, от всех, кто ее любил, а Малыш вспоминал, как же она была прелестна, но при этом какой хрупкой нежностью, а часто и грустью окрашивалась ее красота; вот и сейчас ей опять не повезло, а он, Малыш, счастливо избежал всяческих неприятностей и стоит тут, целый и невредимый, в полной безопасности, никем и ничем не наказанный, вольный и свободный.

Чувства вины и раскаяния, угрызения совести, которые он испытывал, были, пожалуй, даже сильнее, чем боль потери.

Приехав на похороны, Малыш оказался посреди потрясенной, раздавленной горем семьи. Двое младших ребят переживали случившееся еще острее, чем Шарлотта; Макс изо всех сил старался держаться бодро, но ему это совершенно не удавалось, а Георгина даже и не старалась, а почти безостановочно плакала. Александр двигался по дому как автомат, с неподвижным, окаменевшим лицом и молча, отдавая только необходимые распоряжения; Няня, казалось, совсем рассвирепела и ходила целыми днями мрачная, насупив брови, хлопая дверями и сжав губы еще плотнее, чем обычно. Малыш выкладывался как мог, чтобы всех утешить, поддержать, даже немного приободрить: обнимал и успокаивал девочек, уговаривал Макса тоже поплакать, считая, что от этого ему станет легче; попытался он заговорить и с Александром, однако натолкнулся на резкий, почти на грани приличия, категоричный отпор.

Шарлотта, как он выяснил, страдала не только от горя, но и от чувства собственной вины: она непрерывно повторяла, что в гибели Вирджинии виновата именно она.

— Детка, дорогая, но этого же просто не может быть, — возражал он ей. — Наверное, она слишком быстро ехала, водитель она была никудышный, вот и разбилась. Никакой твоей вины здесь нет.

— Но ведь я же ей сказала, что мне очень нужно с ней увидеться. Сказала, что мне хотелось бы, чтобы она была здесь. Она ведь только что прилетела, была уставшая, и я это знала. Я должна была потерпеть, дождаться.

— Шарлотта, тебе не за что себя винить. Ты ей сказала, что очень хочешь с ней увидеться, и только. Думаю, это доставило ей удовольствие.

— Да, но я не должна была, не должна была этого говорить. Зная, что она так устала. И к тому же шел дождь. Боже мой, почему, ну почему я не оставила ее в покое?

— Ну что ж поделаешь, что случилось, то случилось. — Малыш вздохнул и сильнее прижал к себе Шарлотту. — Надо уметь принимать последствия своих поступков. А тебя никто, никто на свете не стал бы ни за что винить. Хотя я понимаю, почему ты винишь себя сама.